То, что он увидел в могиле, потрясло его сознание, и оно теперь словно застряло на том месте и не могло сдвинуться. Способность мыслить покинула его. Прежние интересы поблекли. Весь мир перевернулся. Как мог бы он заниматься делами, если стал не способен отличить реальность от выдумки?
Он не знал, чем теперь заняться. Впервые в жизни он был оглушен и повержен обстоятельствами. Прежде у него всегда имелись наготове запасные выходы, хитроумные уловки. Теперь — ничего не осталось. Все, что он сумел придумать, не сработало. Он повис на конце веревки, и внизу была только пропасть.
И все это время пред его мысленным взором неотступно стояло тело в открытом гробу. Он видел, он слышал, он осязал, но не мог собрать все части увиденного в осмысленную картину. Сам себе он казался мертвецом. Зачем ходить, есть, пить, притворяться? Что толку в этом подражании живым? Ему хотелось только темноты, тишины и покоя — вечного покоя пустоты. Он перешел уже предел, за которым не существовало ни боли, ни горя, ни печали — только безмолвная, бездумная, слепая агония, не отпускавшая его ни на минуту, не позволявшая вздохнуть полной грудью. Он напрягал все силы, чтобы отвергнуть истину, не позволить ей существовать, но ничего не получалось, и это удушало его.
Ветер, слетевший с гор, взвихрил его волосы; он этого не заметил, не отводя глаз от пропасти в тысячу футов, открывающейся почти прямо под ногами.
Кому он теперь нужен такой? Он подвел Зедда. Он отдал Шоте Меч Истины за безделку. Никки считает его сумасшедшим. Даже Кара не верит ему — не верит по-настоящему. Он сам верил себе, и сам выкопал не ее — свою могилу.
Скорее всего, Никки права, и он действительно безумен. Все правы, а он способен лишь на выдумки. Он читал это в глазах тех, кто подходил к нему — читал по выражению брезгливой жалости, так чудилось ему.
Ричард всматривался в каменную кладку наружной стены замка. Ряды обтесанных блоков переходили в крутой срез стены нерукотворной — монолитного склона горы. До каменистой осыпи и верхушек леса внизу сразу не долетишь. Тысяча футов… Порывы ветра, бьющие о стену, норовили сбить его с ног. В голове мутилось. Ну что ж, один головокружительный прыжок, и…
Разве нужен он теперь хоть кому-нибудь — даже себе самому?
Он исподтишка взглянул на Кару. Она стояла близко, но не слишком.
Ричард не видел причин продлевать агонию. Он лишился рассудка, а рассудок для него означал жизнь.
Он лишился Кэлен. Она была его жизнью.
А между тем все в один голос уверяли, что она и не жила никогда. Его Кэлен была желанием, капризом, не более того. А та, жившая когда-то, упокоилась в красивом гробу.
Он снова посмотрел на пропасть, на склон горы напротив, на камни и деревья внизу. Лететь будет долго, очень долго.
Ему когда-то говорили, будто бы перед человеком в минуту смерти проносится вся его жизнь. Если так, он заново проживет все чудесные дни и часы, проведенные с Кэлен.
Он надеялся, что так будет.
Долгий путь вниз.
Время вспомнить все слова, улыбки, взгляды, полные любви.
Никки открыла дубовую дверцу, скрепленную железными скобами, и яркий солнечный свет ударил ей в лицо. Пухлые белые облачка проплывали словно прямо над головой по сверкающей лазури неба, и в обычные дни у нее сразу же улучшилось бы настроение. Свежий ветер игриво раздул ее волосы и бросил спутанные пряди на лицо. Откинув их, она посмотрела на узкий мостик, ведущий к дальнему участку защитной стены. Ричард стоял на другом конце мостика, между двумя зубцами, и смотрел вниз. Кара, стоявшая в трех шагах от него, повернула голову, заслышав скрип двери.
Никки почти бегом помчалась по мостику, стараясь не глядеть вниз, на дворы, перечеркнутые тенью от мостика — садик у основания башни, засаженный розами, каменные скамьи, сходящиеся углом внутренние стены. Добравшись наконец до цели, она была вознаграждена мимолетной, слабой улыбкой Ричарда. Она знала, что для него это — лишь дань вежливости, и все же ей стало тепло.
— Рикка сообщила, что кто-то приближается к замку. Я решила, что нужно предупредить.
Кара, подошла ближе:
— Рикка знает, кто это?
Никки покачала головой.
— К сожалению, нет, и это меня сильно беспокоит.
Не пошевелившись, не оторвав глаз от дальних гор, Ричард сказал:
— Это Энн и Натан.
Брови Никки изумленно взлетели. Она перегнулась через парапет и присмотрелась. Ричард указал на три фигурки, движущиеся далеко внизу по извилистой дороге к замку.
— Там три всадника, — сказала Никки.
— Возможно, их сопровождает Том, — безразлично уточнил Ричард.
Никки высунулась еще немного дальше, держась за Ричарда, и окинула взглядом отвесный склон. Ей стало страшно и как-то сразу расхотелось и смотреть, и даже стоять на этом месте. И Ричарду тут нечего торчать!
Держась за его плечо, Никки все-таки выглянула еще раз и убедилась, что три лошади действительно поднимаются к крепости. Они ненадолго исчезли за деревьями при очередном повороте и снова выехали на залитую солнцем дорогу немного выше.
Порыв ветра чуть не сдул ее с маленькой площадки. Ричард тут же обхватил ее рукой. Она инстинктивно отпрянула от края, и как только перешла на безопасное место, он отпустил ее.
— И ты отсюда точно видишь, что это Энн и Натан? — спросила она.
— Да.
Никки не испытывала горячего желания вновь встретиться со своей бывшей аббатисой. Сделавшись сестрой Света, она прожила почти всю жизнь во Дворце Пророков и досыта наобщалась как с другими сестрами, так и с их предводительницей. Аббатиса отчасти заменила ей мать, как и другим сестрам — но лишь в том смысле, что Никки постоянно чувствовала над собою надзор старшей особы, всегда готовой отчитать за любую оплошность и прочесть нотацию на тему о том, что они не должны огорчать ее и удвоить свои старания помочь всем страждущим.