Девятое Правило Волшебника - Страница 176

176

В детстве мать Никки бдительно следила за дочерью, и как только змея эгоизма поднимал свою уродливую голову, немедленно наносила удар — особенно она предпочитала пощечины. Аббатиса обращалась с Никки точно так же, хотя и приправляла наставления доброй улыбкой. Пощечина или поучение — все они равно напоминали ей о подчиненном, несвободном положении, и красивое название ничего не меняло.

А вот с Натаном Ралом дело другое. Она не знала пророка близко. Некоторые сестры (и особенно послушницы) тряслись при одном упоминании его имени. Если верить дворцовым пересудам, он был не просто опасен, но и безумен. Это наводило на невеселые сопоставления с нынешним состоянием Ричарда — если, конечно, то было правдой.

Пророка держали взаперти почти всю жизнь. Сестры заботились о нем — но в первую очередь их заботило, чтобы он не сбежал. Жители города Танимуры, где располагался Дворец, одновременно и уважали, и боялись пророка — боялись его предсказаний. Горожане поговаривали шепотом, что умение предсказывать будущее несомненно означает служение злу. Особые способности всегда вызывают раздражение толпы, особенно если эти способности трудно использовать для собственной выгоды.

Никки не слишком беспокоили слухи и сплетни о Натане. Она имела опыт общения с действительно опасными людьми — из них последним в списке, хотя и первым среди служителей зла, стоял Джегань.

— Давайте лучше спустимся туда, — предложила Никки Ричарду и Каре. Ричард даже не пошевельнулся.

— Идите, если хотите. — Ему явно было все равно, кто и зачем мог бы прибыть сюда. Мысленно он унесся куда-то далеко и хотел только остаться наедине с собою.

Никки отбросила прядь волос с лица и настойчиво продолжала:

— Не кажется ли тебе, что ты должен узнать, зачем они приехали? Подумай, ведь им пришлось преодолеть долгий путь. Вряд ли они просто вздумали привезти нам деревенского молочка и пирожков.

Ричард повел плечом, никак не откликнувшись на ее попытку пошутить.

— Зедд может принять их сам.

Никки так недоставало света, прежде блестевшего в глазах Ричарда! Она была на грани срыва, сдержанность изменяла ей. Оглянувшись на морд-сит, она сказала тихо, но с неприкрытой властностью:

— Кара, почему бы тебе не сходить немного прогуляться? Будь так добра!

Кара, удивленная таким необычным прямым распоряжением, исходящим от Никки, вопросительно взглянула на Ричарда, все еще стоящего на краю стены, потом заговорщически кивнула и пошла по мостику к двери. Подождав, пока Кара отойдет подальше, Никки снова обратилась к Ричарду, носовсем в ином тоне — прямо и резко.

— Ричард, пора тебе прекратить это.

Он смотрел на горы и не отвечал. Никки знала, что не может допустить неудачи в этом разговоре, она должна высказаться и заставить услышать себя. Она была готова почти на все, чтобы Ричард заметил ее и оценил — но завоевывать его таким путем ей не хотелось. Она не хотела быть заместительницей трупа — или грезы, не способной стать реальностью. Если им вообще суждено было сблизиться, это могло случиться лишь по его желанию и выбору, а не потому, что ничего лучшего не нашлось. Когда-то она могла бы согласиться и на такие условия — но не теперь. Сейчас она куда больше уважала себя, и все это — тоже благодаря Ричарду.

К тому же теперь Ричард был не тем, кого она знала и любила. Но даже если он никогда ей не достанется, она не могла позволить ему утонуть в черном омуте, куда он угодил. Возможно, она только и сможет, что подтолкнуть его к спасительному берегу, к жизни? Значит, именно это она и сделает. Даже если для этого придется играть роль противницы. Главное — остановить его падение по спирали во тьму.

Она положила руку на каменный зубец так, что Ричард больше не мог не замечать ее, и сказала еще более вызывающе:

— Ты не намерен больше отстаивать то, во что веришь?

— Пусть отстаивает кто хочет. Без меня, — он ничуть не обиделся, голос звучал безжизненно.

— Я не о том. — Никки схватила его за руку и нежно, но решительно развернула, отвлекая от вида пропасти, заставляя посмотреть на нее. — Ты не намерен больше отстаивать самого себя?

Он взглянул на нее, но не ответил.

— И все потому, что Зедд тебя отругал!

— Тебе не кажется, что разрытая могила тоже могла немножко повлиять?

— Может, ты так и думаешь — но не я. С чего бы это? Тебя и раньше потрясали, доводили до отчаяния разные вещи. Когда я схватила тебя и увела в Древний мир, как ты повел себя? Ты сумел настоять на своих убеждениях и действовал, как считал нужным — в пределах, заданных мною. Оставаясь самим собой, ты менял других людей — например, моя жизнь полностью переменилась. Ты открыл мне истинный ее смысл. Совсем недавно ты вырвался из когтей смерти. Ни я, ни Кара, ни кто-то другой не поверил истинности твоих воспоминаний о Кэлен— но и это не остановило тебя. Ты продолжал спорить, противореча всему, что тебе внушали…

— То, что я увидел в гробу, — довод намного более убедительный, чем все ваши уговоры.

— Разве? Я бы так не сказала. Мы увидели скелет. И что же?

— Этого мало? — На лице его отразилась досада. — Ты в своем уме? Как это «и что же»?

— Я вовсе не собираюсь подыскивать доводы в твою пользу, потому что не разделяю твое мнение — но не хочу переубеждать тебя одними словами. Я охотно воспользовалась бы подлинными, твердо установленными сведениями, а не хлипкими доводами.

— Я тебя не понимаю…

— Послушай, у той женщины в гробу было лицо Кэлен? Ты видел его? Нет, никакого лица ты не видел, потому что его там не осталось. Череп — без глаз, без носа, без губ. Скелет, одетый в платье Матери-Исповедницы. И что же? Я бывала во дворце Исповедниц и видела там много таких платьев. И тебе достаточно было прочесть имя на парчовой ленте, чтобы в чем-то убедиться? Достаточно, чтобы бросить поиски, отказаться от убеждения? Сколько бы мы с Карой ни урезонивали тебя, сколько бы ни спорили, ты держался — а тут вдруг от этого ничтожного кусочка ткани уверовал в свое безумие? Как интересно! Лежит скелет, держит ленту с вышитым на ней именем, и на этом конец мечтаниям, мы правы, а ты не прав? А тебе не показалось, что лента там положена весьма кстати?

176