Девятое Правило Волшебника - Страница 36

Послание Верны начиналось так:

...

«Дорогая моя Энн, надеюсь, вы с пророком вполне благополучны. Я помню ваши слова, что Натан способен внести ценный вклад в наше общее дело, но все еще беспокоюсь из-за того, что вы живете с ним рядом. Надеюсь, его содействие не перестало быть полезным с тех пор, как я получила предыдущую весточку от вас. Признаюсь, мне трудно вообразить его послушным без ошейника. Но я полагаюсь на вашу предусмотрительность. Никогда не слыхала, чтобы пророк был вполне искренен — особенно если он улыбается!»

Энн улыбнулась тоже. Она все прекрасно понимала — но Верна не знала Натана так, как Энн. Он мог иногда причинить больше неприятностей, чем десять мальчишек, принесших лягушек в столовую, и все же, после всего сказанного и сделанного, после стольких столетий общения с пророком, ни с кем больше не было у нее столько общего.

Энн вздохнула и вернулась к чтению.

...

«Мы приложили много сил к тому, чтобы не пустить Джеганя через перевалы в Д’Хару, но справились с этой задачей хорошо. Может, даже слишком хорошо. Аббатиса, если вы прочли это, пожалуйста, ответьте!»

Энн нахмурилась. Как можно «слишком хорошо» остановить орды грабителей, не дать им пробиться сквозь заслон, убить защитников и поработить свободный народ? Она нетерпеливо придвинула свечу еще ближе. На самом деле ей сильно не терпелось узнать о том, что поделывает Джегань теперь, когда зима прошла и весенняя распутица окончилась.

Сноходец был терпеливым врагом. Его войска набирались далеко на юге, в Древнем мире, и не были привычны к холодным зимам Нового мира. Многие не выдержали суровых условий жизни в зимнем лагере, многих унесли болезни. Но даже несмотря на потери в боях, от болезней и прочих причин, все новые и новые захватчики являлись на север, и войско Джеганя неуклонно увеличивалось. И все же он не позволял себе растрачивать эти огромные силы в бессмысленной и бесполезной зимней кампании.

Конечно, Джегань заботился не о жизнях солдат, а лишь об успешном завоевании Нового мира; поэтому он отправлял войска в поход, когда погода этому не препятствовала. Джегань не любил бесполезного риска. Он просто решительно и неуклонно стирал своих врагов в порошок.

Подмять весь мир под свой сапог — только это имело для него значение, а сколько продлится война, его не интересовало. Мир виделся ему сквозь призму верований Ордена. Жизнь отдельного человека, в том числе и его собственная, не имела ценности; важна была только польза, которую эта жизнь могла принести Ордену.

Судьба Д’харианской империи, противостоящей столь огромному войску в Новом мире, зависела теперь от того, каковы будут дальнейшие действия сноходца. Д’Хара, несомненно, обладала значительными силами, но их явно не хватало даже на то, чтобы остановить напор бесчисленных армий Имперского Ордена, а уж тем более обратить их вспять — до тех пор, пока Ричарду не удастся изменить ход войны.

Пророчество гласило, что Ричард — «камешек в пруду»; тот камешек, от которого расходятся кругами волны, задевая даже самые отдаленные предметы. В пророчестве — во многих текстах, разными словами — говорилось также, что лишь тогда будет у них шанс победить, если Ричард сам поведет их в последнюю битву.

В случае же, если Ричард не возглавит силы свободного мира в этой решительной битве, все будет потеряно — пророчество утверждало это ясно и без разночтений.

Энн потерла кулаком живот, унимая голодное бурчание, и выдернула спрятанное в корешке книжки стило — точно такое же, каким писала Верна.

Она написала:

...

«Я здесь, Верна, но аббатиса теперь ты, а мы с пророком давно умерли и похоронены».

Такая уловка помогла им спасти многие жизни. Порою Энн тосковала по тем временам, когда была аббатисой, скучала по пастве, по сестрам. Она любила многих из них — тех, кто сумел удержаться от соблазна и не стать сестрами Тьмы. Эти же предали не только ее, но и самого Создателя, и жгучая боль от измены не унималась.

И все же, освободившись от давящей ответственности, она получила возможность заняться иной, более важной работой. Хоть ей и жаль было прежнего образа жизни, власти аббатисы и Дворца Пророков, призвание влекло ее к более высокой цели — за пределы четырех стен, в которых ей не давали покоя заботы об управлении обширным хозяйством, сестрами, послушницами и обучение подрастающих магов. Истинным призванием ее было сбережение Света жизни. И для того, чтобы она могла этим заняться, пусть лучше и сестры Света, и все остальные думают, что они с Натаном умерли.

Энн напряглась, когда строчки, написанные рукою Верны, побежали по странице:

...

«Энн, мне очень радостна встреча с вами, хоть и на страницах этой книжки. Нас осталось так мало… Честно говоря, иногда я жалею, что ушли в прошлое мирные дни в нашем дворце, дни, когда все было намного легче и осмысленнее, и мне лишь казалось, что жизнь трудна. Свет, несомненно, переменился с тех пор, как родился Ричард».

С этим Энн не могла спорить. Она кинула в рот кусочек сыру и, склонившись над книжкой, принялась писать.

...

«Я молюсь, чтобы порядок и покой вновь установились в мире, и мы могли бы жаловаться только на плохую погоду.

Верна, ты меня смутила. Как понимать, что вы „слишком хорошо“ справились с обороной перевалов? Объясни, пожалуйста. С нетерпением жду ответа!»

Энн откинулась на спинку стула и съела ломтик груши, ожидая появления новой записи. Дорожные журналы ее и Верны были близнецами — все, написанное в одном из них, тотчас проявлялось в другом. Журналы были очень древним магическим изобретением — одним из немногих уцелевших из богатств Дворца Пророков.